А еще стоит добавить немного магии.

— У тебя глаза… светятся, — вздохнула моя алая сова, зачарованно опуская и поднимая ресницы над своими собственными живыми и настоящими глазами. — И зрачки вытянулись.

— Тебе нравится?

— Очень… Очень… Очень! — Она подалась навстречу и с каждым своим «очень» целовала меня в плечи, в шею, в подбородок. А еще терлась об меня… всем. Шатт! Даже у меня терпение не настолько железное!

Ну это уже ни в какие ворота не лезет! Плевать на все эти показательные выступления! У меня сейчас последние штаны порвутся!

От избытка чувств наряду с засосами я даже слегка прикусил ее шею, отбрасывая всякое здравомыслие и превращаясь в сгусток любви и желания.

— Солье… — простонала жена, отдаваясь полностью и навсегда.

— Только тебе… только ты! Больше никто! Никогда!

— Только ты… — повторила она в поцелуй. — Никто и никогда…

А потом… Потом была ночь. Самая долгая в моей жизни. И самая короткая.

А палатку мы уронили.

Я лежал и смотрел на небо. Нежное голубое небо, озаренное еще самыми первыми розоватыми лучами утреннего солнца. Элле спала, уткнувшись мне в шею, ее щекотное дыхание отдавалось теплом в груди и легкой сытой тяжестью еще кое-где. Кхм… у меня затекла рука и замерзли ноги. Но я был безумно счастлив и доволен этой жизнью, как никогда.

Где-то на заднем фоне ругались между собой кошка, Паоло и кабан. Кажется, делили единственную оставшуюся подушку.

Потом ругань стихла, и голубое небо надо мной вдруг исчезло, загороженное пятнисто-серым полотном.

— Проснутся — и снова. — Паоло, кажется, ворчал сам себе, тихо и под нос. — Я все понимаю… но при дневном свете отказываюсь на это смотреть! Держи вот здесь. Да зубами держи, при чем тут твои копыта? Дурная свинка.

Хрюша явно хотел возмущенно завизжать. Но, судя по звукам, получил вразумляющий пинок под зверское шипение «не разбуди!» и только обиженно похрипывал. Они там снаружи на пару с Паоло еще минут пять громко сопели и кряхтели, натягивая полог на место и закрепляя его кольями.

— Это они так нас будят или, наоборот, укладывают? — сонно полюбопытствовала Элле, не открывая глаз и притираясь ко мне всем телом.

— Это они нас так прячут, чтобы не травмировать детскую кошачью и заодно паладинскую психику. Ты себя-то видела? На снежном барсе и то меньше пятен, — хохотнул я, самодовольно рассматривая следы своей любви на нежной коже жены. — А на моей спине, кажется, действительно высекли, а точнее, выскребли какую-то картину.

— А… значит, можно не вставать… — сделала логичный вывод жена. И снова об меня потерлась. Сытость в некоторых местах как-то подозрительно быстро сменилась другим чувством. Уй…

— Ба-бабх! — раздалось вдруг где-то над поляной.

Мы подскочили как ужаленные и рванули из палатки как были — голышом.

Снаружи нас ждал озадаченный и озабоченный паладин с магическим посланием в руках. Не отрывая глаз от текста, он приказал:

— Быстро собирайтесь. Филиппу нужна наша помощь!

Потом поднял наконец взгляд, побурел и взвыл:

— И оденьтесь уже, бесстыдники!

Глава 50

Алла

Я смеялась, наверное, минуты три. Но все же совладала с собой и попросила нашу Мальвину о повторении:

— Так, давай по порядку, где сейчас Филипп?

— В гробу. Хрустальном, — мрачно выдал паладин, тяжело вздыхая. — И почему тебя это так смешит?

— У-у-у-ху-ха-ха, ох. Это долгая история, ха. По пути расскажу. Так, почему он в гробу — догадаться можно. Видимо, кто-то в церкви заметил тело без души и решил, что он кони двинул.

— Какие кони? — У Паоло аж глаз дернулся.

— Умер. Говори по-человечески. Решили, что он умер, — поправил меня Инсолье, так и не выпуская из объятий и попутно торопливо кутая в какую-то тряпку. Кажется, в мою же нижнюю юбку. Сам при этом как стоял голышом, так и продолжал стоять, ничуть не смущаясь малиновой физиономии нашей Мальвины.

— Да, так вот. Почему гроб именно хрустальный? У вас так принято?

Я едва сдержала себя, чтобы снова не засмеяться.

— В таких святые мощи хоронят. Чтобы каждый верующий мог прийти и получить благословение, — пояснил некромант и более-менее удовлетворенно выдохнул. Напяленная на меня юбка прикрыла все стратегические места. Еще бы, он же мне ее до подмышек натянул.

— То есть гроб… прозрачный хрустальный гроб ставят где-нибудь в церкви и открывают к нему паломничество? Все смотрят, как разлагается труп, и молятся на него? — решила уточнить я.

— Труп не разлагается, на нем заклинания консервации и заморозки. И да, молятся. За отдельную плату можно прикоснуться губами к…

— Ха-ха-ха-ха! — все-таки не выдержала я.

— Да что смешного-то? — даже Инсолье заинтересовался.

— Ох… а еще никто из святых после такого поцелуя не просыпался? Ну, хотя бы от осквернения своей непорочности? — Я уже почти икала от смеха.

— Так хрусталь же целуют, а не труп!

— А-а-а! Вот в чем ваша проблема.

— Какая проблема?!

— Ну, поэтому святые и не оживают, как та спящая красавица. Помнишь, мы даже с самим Филиппом это обсуждали. Как в воду глядели!

— Мертвые боги, — вдруг содрогнулся мой муж и уронил штаны, которые как раз нашел и собирался надеть. Лучше бы не надевал, кстати, местный вариант трусов ему очень шел. Почти ничего не прикрывал… хотя совсем голым еще лучше! — Элле, ну нельзя же так. У меня живое воображение. Как представил, что вся эта святая толпа повылазила из гробов и давай вещать… ужас! Хотя с учетом того, что мало кто из возведенных в ранг святых умирал настолько молодым, как наш, там еще поискать придется тех, кто осмелится лобызать эти древние мощи.

— Прекратите святотатствовать, — буркнул Паоло, сам влез в палатку по пояс и вытянул оттуда рубашку моего мужа. Потом еще пошарил и достал мое платье. — Быстро нормально оденьтесь — и в путь! — Он швырнул в нас тряпками.

— А завтрак? — Словно вторя моему жалобному вопросу, желудок громко заурчал. Даже свин, что-то унюхавший в кустах, заинтересованно обернулся и вопросительно хрюкнул.

— Я тебя на ходу покормлю, — пообещал брат и полез в мешок с остатками продуктов.

— А меня?! — возмутился муж.

— А ты подождешь. Надо спуститься с гор, а то тут с добычей не очень. Ни живности особой, ни растений, ни грибов, ни корнеплодов. Если только вернуться в пещеру и щупальцев нарвать. Слишком высоко мы забрались. — Паоло взглянул вдаль, приложив ладонь ко лбу, как русский богатырь на известной всем картине. Только вот с его внешностью и волосами эта «картина» чуть снова не утащила меня в гомерический хохот. Как же прекрасно видеть! Столько ярких эмоций!

— Сам жри щупальца, у тебя с ними свои особые отношения, — оскорбился некромант и начал уже нормально одеваться. А потом усадил меня на кабана и сам зашнуровал на мне высокие сапоги. Он и раньше это делал, ворча, что для этого нужны глаза. Я напрасно говорила, что на ощупь прекрасно справляюсь. Ему, кажется, просто нравилось за мной ухаживать.

Поэтому и теперь, уже имея нормальное зрение, я не пыталась брыкаться, просто наслаждалась видом и ощущениями. С учетом того, что Инсолье все еще не надел рубашку, виды были просто изумительные.

К подножию мы тоже спустились очень шустро. Осел так вообще скакал впереди всех, его больше не надо было волочить на привязи за Хрюшей. Кажется, он слишком радовался, что ненормальные люди больше не прут в горы и пещеры, а двигаются в направлении нормальной травы и ровных дорог.

А может, и дом почуял — обворованная таможня была где-то прямо по курсу.

— Итак, какие у нас планы? — хмыкнула я, всматриваясь вдаль и снова получая порцию счастья от созерцания девственной природы. М-м-м, какой прекрасный зеленый лесной ковер. А небо, небо! Даже воздух после обретения зрения, кажется, стал легче и чище. — Как будем спасать спящую красавицу? Точнее, красавца?

— Медленно и размеренно, — пожал плечами Инсолье, кидая маленьким заклинанием в небольшую птицу, которую спугнул Хрюша. Неужели еще от Филиппа не отошел? А, не. Судя по тому, как по-хозяйски прибрал птичку Паоло, это наш будущий обед. — По-хорошему нам просто надо снять заклинание заморозки и консервации, чтобы он смог проснуться. И для этого надо вынуть тело из хрустального гроба.